— Тьяна, успокойся!

А я ответила безумным взглядом и бессвязным шепотом:

— Он упадет. Разобьется!

— Успокойся. Клетке не дадут упасть. Лопнул всего один трос. Это не опасно.

Сильные руки слегка встряхнули меня, пытаясь привести в чувство.

— Ты слышишь? Все будет хорошо. Его почти опустили.

Клекот становился все громче и оглушительнее. Сзади возмущалась Валенсия, а я до крови искусала губы.

Всего пара секунд, и клетка с тихим скрежетом опустилась на землю.

— Обрубай канаты!

— Освобождай грифонов!

— Осторожнее!

— Замки заело!

— Дотянуться не могу!

— Вот же злобный какой!

— Бешеный!

Когда дотянуться до канатов так и не получилось, послышались громкие ругательства. Стали роптать грифоны. У наездников тоже не получалось дотянуться до канатов.

Количество народа все увеличивалось. Теперь перед клеткой были не только смотрящие, но и охранники, и слуги, и еще кто-то.

— Чуть руку не оттяпал!

— Да угомонись ты! Мы же помочь хотим.

— Не кричи, а то совсем свихнется.

— А глаза-то, глаза…

— Аркан давайте.

Внезапно обзор загородила долговязая фигура сорджи, который невесть каким образом оказался перед нами.

— И что с ним делать? — спросил он у Сандера.

— Живой и здоровый, — ответил тот и добавил: — Не ломай.

— Ох, вечно ты куда-то влезаешь, — вздохнул тот, коротко взглянул на меня и взлетел.

— Что он задумал? — нервно отозвалась я. Мне совсем не понравилась последняя фраза мужа. — Что сорджи будет делать?

— Я обещал, что с Аргусом ничего не случится, я сдержу слово.

— Ты не понимаешь, — покачала головой в ответ и быстро, захлебываясь словами, произнесла: — Он же боится! Аргус совсем один! В чужой стране! Ему страшно! Я должна быть рядом!

— Не должна, — резко ответил супруг. — Ирил справится. Смотри.

Сорджи под радостные возгласы присутствующих успел отцепить тросы, отпустить измученных птиц и теперь медленно и плавно опускался вниз, к Аргусу, на которого я не могла смотреть без слез.

Испуганный, но не сломленный, пытающийся сражаться до конца, даже зная, что обречен, с воспаленными покрасневшими глазами и редкими перьями, вставшими дыбом на загривке.

Ирил плавно опустился на землю (люди тут же расступились в стороны) у самой клетки и бесстрашно протянул ладонь, пытаясь коснуться израненной морды. Аргус не дался, злобно щелкнул клювом и только чудом не откусил пальцы сорджи, который даже не попытался отскочить, потом зашипел, забиваясь в угол.

— Они оба — дети воздуха, — произнес Сандер. — Если кто-то и сможет достучаться до него сейчас, то это Ирил.

Но я видела, как дрожал Аргус, как царапал сломанными когтями пол клетки, как бились о решетку крылья, теряя последние перья.

— Нет, — прошептала едва слышно.

— Сандер! — вновь попыталась вмешаться госпожа Валенсия. — Ты с ума сошел? Что на территории замка делает дикий грифон? Это безумие. А если он вырвется? Почему слуги медлят?

— Ты обещал, — прошептала одними губами, глядя мужу прямо в глаза и ловя в них ответ.

— Ирил все решит.

— Не решит. И ты это понимаешь, — ответила ему, чувствуя, как горячая слеза медленно скользит по щеке, к ней тут же присоединилась другая.

И тут же в подтверждение моих слов заклекотал Аргус, а сорджи, шипя проклятия, отшатнулся.

— Пусти меня к нему.

— Нет.

— Пусти.

— Опасно.

— Аргус не причинит мне вреда.

— Это не тот грифон, которого ты знала десять лет назад.

— Я должна, — начала я и неожиданно вскрикнула от боли, когда на груди загорелся огнем кулон.

Дрожащими руками вытащила его за цепочку, глядя, как солнечным слепящим светом сияет Древо.

— Эт-то что? — выдохнула я и поморщилась от боли.

Точно на груди ожог останется.

Сандер изменился в лице, побледнел, глянул на меня странно, недоверчиво, потом снова посмотрел на кулон. Сзади приглушенно охнула Валенсия.

— Пошли, — вдруг резко произнес мужчина, схватив меня за руку.

— Куда? — не сразу поняла я. Подумала, что муж решил затащить меня в замок и запереть.

— Спасать твоего грифона.

— Правда?

— Я с тобой.

— Но…

— Одну не отпущу, — твердо заявил Сандер.

Мне не надо было говорить дважды. Я кивнула и бросилась вперед. Но тут же передо мной стеной встала охрана.

— Пропустить, — велел муж, не отстававший от меня ни на шаг.

А медальон все сильнее накалялся и светился так, что даже смотреть было больно.

— Что за… — недовольно выдал Ирил, но тут же замолчал, увидев меня. Брови поползли вверх, он бросил вопросительный взгляд на Сандера.

Не знаю, что сорджи увидел, но он тут же отступил в сторону, только бросил странное:

— Ты же говорил — непосвященная.

Но я была слишком занята Аргусом, чтобы обратить на это внимание. Грифон меня заметил и узнал, перья опускались, из взгляда стала медленно уходить ненависть. Но тем не менее подходить он не спешил.

— Не бойся, — дрогнувшим голосом произнесла я и едва не закричала, когда еще сильнее загорелся кулон. Немного — и он прожжет дырку на груди.

Сандер тут же оказался рядом, обнял за талию, положил руку мне на живот, притянул к себе.

— Возьми амулет в руку, — прошептал на ушко едва слышно.

— Но он же горячий, — сказала я, едва дыша.

— Возьми.

Зажмурилась, кусая губы, схватила Древо, ожидая, что почувствую жгучую боль. Но ничего не произошло. Кулон вдруг стал прохладным, даже холодным.

— Что это? Почему? — совсем растерялась я.

— А теперь потянись к грифону. Тебе надо его коснуться.

— Он не хочет.

— Хочет. Он тоже это чувствует.

— Что? — пробормотала я, глядя, как Аргус медленно и нерешительно двигается вперед, не сводя взгляда с амулета в моей руке.

— Магию.

— Какую магию? Я ничего не знаю.

— Знаешь, — шепнул Сандер, и волоски у меня на коже встали дыбом. — Знаешь, Тьяна. Не можешь не знать. Это в твоей крови.

— Что?

— Жизнь.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Тьяна

Первый круг посвящения дриады проходят сразу после рождения. Его называют «Обретение». Девочка получает свое имя и медальон, который будет связывать ее с Древом всю жизнь.

Молодая мать укладывает младенца у корней в изумрудной траве, пестрящей цветами и светлячками, и оставляет на всю ночь. Утром она забирает малышку уже с кулоном на шее и с именем, данным Зеленым богом.

Второй круг называется «Запечатление», проводился он по достижении девочкой пяти лет.

— Священное Древо помнит всех и каждого, — говорила мама, поправляя венок из цветов на моей голове.

Ох, мамочка, я же до сих пор помню, какими ароматными были цветы, как тонкие травинки щекотали лоб и щеки и мне все время хотелось почесаться, но приходилось мужественно терпеть.

— Сегодня оно запомнит и тебя.

Мама очень волновалась, хотя пыталась это скрыть. Ее пальцы дрожали, а глаза тревожно блестели. Я переживала вместе с ней, потому что знала, как это важно, и понимала: надо быть взрослой. Еще страшно переживала за папу — мужчин на церемонию не допускали, а мне так не хотелось оставлять его одного.

Отец легко поднял меня на руки и прижал к себе:

— Ты большая девочка, Тьяна. Большая и умная. А еще взрослая. Обещай, что во всем будешь слушаться маму.

— Хорошо, — обхватив его за шею, прошептала я и бросила в сторону мамы тревожный взгляд.

Как же она была красива в традиционном белом платье с вышивкой! Распущенные волосы цвета лунного серебра свободно падали на плечи и грудь. Дома мама никогда их не распускала, убирала, укрывала яркими палантинами, словно стыдилась.

— Не бойся, — улыбнулась она. — Там хорошо и спокойно. Зеленый бог добрый, никогда не обидит и не причинит зла.

— Знаю. — Я юлой завертелась на папиных руках. — Он мне кулончик подарил.

— И имя дал, — улыбнулся отец и тихонечко щелкнул меня по носу.